Дочь персонажа для рисунков разрабатывала. По заданию преподавателя - из славянской мифологии (гасконцы, молчать...).
Оказалось, что ей удобнее сначала написать, а потом уже рисовать.
А вполне достойно вышло. Для девушки шестнадцати лет от роду. Вполне.
Лешачиха, 3965 слов
Маленькая Она была одна в лесу. Не помнила, как там очутилась - помнила лишь руки мамины, нежные, мягкие, и как отец на свирели играл тоже помнила. А больше - ничего. Глухо было в лесу, умирал лес. Люди о том не думали, не знали, что беднеет почва, иссыхают деревья. Они, знай себе, в полях работали, а в лес глубоко не забредали. Но со временем тоже начали о чём-то догадываться. То заметят, что зверья меньше стало, то девки ягоды толком не наберут, заберутся в кущи, и домой ни с чем возвращаются. Деревья сохли, а Она только и могла, что глядеть на них. Что её силы? Цветочки, ягодки. Белочку с бельчатами прикормить, воронёнка в гнездо вернуть. Но обживалась. Верила. Землю потихоньку научилась менять - находила где что лежит не к месту, и к земле прибирала. Тут дерево больное свалит, там корню поможет камень обойти. Листья палые потихоньку в плодородный слой превращала. Как-то раз забредшим в дебри людям показалась, девкам - те закричали, шарах в кусты! Засмеялась, погнала их прочь, желудями закидала. Бестолковые они - дороги назад ни за что не нашли бы, а так выбрались - перепуганные, жуть. Долго Она над ними вместе с сороками хохотала. А вечером всё же полюбопытствовала, пробралась через поля к деревне, послушать. Страшно было - везде чужая сила, не своя территория. Но пришла, послушала. Девки селянам рассказывали, как в лесу лешачиху видели:
- Идём за ягодой, значит, беседуем. Легко ягода собирается, благодать. Цветочки такие красивые попадались - я себе в волосы один вплела, да пока бежала обратно его потеряла. А лес всё гуще и гуще. Огляделись по сторонам - места незнакомые, куда идти не знаем. Плутали долго, а тут - она. Мы её сначала от деревьев и не отличили, а потом глядь - батюшки, глаза! Большие, как блюдца! И лицо такое детское-детское, и вся зелёная, Господи! Страшно было, будто покойника увидели! Пока бежала - три раза о корни споткнулась, благо Маня встать помогла. Юбку мне всю изорвала... Хорошо, Господь помог, вывел из лесу!
И вдруг вспомнила Она, как от Неё бежали, и не смогла сдержаться. Опять засмеялась. Лес в ответ загудел, ветер налетел, девки взвизгнули, за парней своих попрятались. Но тут поле зашумело, пшеница расступилась, и Она опять в лес повернулась - страшно! Полевой, похоже, искать начал! Успела, воротилась. Найдёшь её - дома-то!
***
Юность - время беспокойное. Давно перестала быть девочкой, давно в лесу освоилась. С людьми, вроде как, отношения наладились. Боялись они Её так, что до сих пор Она со смеху каталась, но всё же внимательней стали в лесу. Деревья вырубали осмотрительнее, живность лесную не обижали. Но как-то по весне тоска у Неё в сердце поселилась. Зима в лесу затянулась... Почки не клеятся, снег не сходит. Сидит, лешачиха, грустит. Себя в воде увидала - и от чего-то шарахнулась. Страшная, неказистая, глазищи навыкате, патлы растрёпаны - ужас! Девок из деревни видит, и чувствует, что завидует. Ну чего хозяйке леса каким-то дурнушкам завидовать - право слово-то! А всё же не может. Гложет её изнутри что-то, съедает.
Как-то раз в лесу охотника увидала. Он тушу оленью тащит - ей бы разозлиться да убежать, а она встала, смотрит. Прижалась к дереву, и взгляд отвести не может. Красивый парень... Высокий, статный. Волосы светлые, спина широкая, и лицо такое - сосредоточенное... Он вдруг обернулся, увидал её - да как пошатнётся! За крест схватился, бросился наутёк - оленя в лесу оставил!
Ой как она разозлилась!.. Сначала думала - тушу бросил, как можно-то так, убил - и не взял, а потом поняла - не от этого злится. Села на землю, заплакала. Долго плакала, горько. Деревья шумели, сороки каркали; ветки скрипели, друг о друга бились. Никто в тот день в лес не сунулся.
А на следующий день вернулся! Вернулся парень, один чего-то, принёс котомку. И мстительно Ей подумалось: "За оленем пришёл? Так нет оленя! Сгнил олень! Волки съели, кости растащили, шкура в землю сползла, жуки в черепе поселились!"
А он на оленя и не смотрит. Что-то в деревьях выглядывает будто, а потом вдруг как крикнет:
- Выходи, хозяйка лесная! Хочу видеть тебя!
"Не выйду!", - думает, - "Ой не выйду!"
Не смогла. Вышла. Ноги вынесли.
И стоит перед ним. Цветы в волосах, голое тело. Платье-рогожу стыдно показывать, нового нет, а потом решила - чего стыдиться? Вышла к нему нагой. Хозяин в доме что хочешь делай, а лучше уж совсем без платья, чем с тем, что было при ней. Природа нагими ражает - так неужели владычице леса стыдиться её?
Видит, побледнел парень, а потом покраснел вдруг. Но не бежит, стоит, смотрит в глаза, взгляд не отводит.
- Здравствуй, красна девица!
- Здравствуй... - отвечает ему недоверчиво, и сороки в ветвях собираются. "Раньше со мной хохотали, а теперь надо мной хохочете?!"
- Неучтиво повёл я себя вчера! Сделал чего не надо. Уж прости меня, хозяюшка. Я к тебе с подарками. Не хотел тебя гневать, извиниться пришёл!
- И где же подарки твои, добрый молодец?
- А вот они, - говорит, и котомку протягивает.
Приняла котомку, а в ней... Зеркало красивое, гребень резной, украшения! И сорочка - мягкая такая, шитая, и бусы разные!..
- Не обессудь, красавица, я не богатый человек. Что купить смог на ярмарке - то даю. А сорочку жена моя сделала - сказала, тебе отдать, за то, что братец её из леса неделю назад вернулся!
"Так у него жена есть! А у той брат..." - и вспомнила. Был такой. Мальчик маленький, лет десять от роду, заигрался, забежал, потерялся и сидит, плачет - а ей жалко стало... А потом забыла - сама плакала.
Закрыла котомку, кивнула парню.
- Спасибо тебе, добрый молодец. И ты на меня не серчай - я с людьми не здороваюсь, напугала видно тебя. Иди к жене своей, передай и ей мой поклон. А братец её пусть дорогу искать научится, а до того - не суётся один в лес. Не могу я всегда для него тропы прокладывать.
Поклонился парень, попрощался, домой ушёл. А она села, опять грустит. Бусы в руках перебирает.
Тут трещина, там дырочка. Примерила - не идут. Села, стала листья в ожерелья вплетать, ветки с камнем сращивать. Красиво получается, весело! Работа спорится, на душе легче стало. Паутины у пауков натаскала, посмотрела на ткани плетение, выткала из сорочки платье - цветы на нём распустила, настоящие. Хотела надеть - всё жалко было, да и перед кем покрасуешься? Сорок смешить? Ну уж, дудки.
Так и ходила, в старой рогоже. А всё же и её поменяла. Творить захотелось - а что в лесу натворишь больно? Нужно, чтобы всё своим чередом шло. Только себя тешить - платья шить. Ткала из папоротника и соломы - так хорошо получалось, что аж диву давалась. А платье белое, с цветами, воздушное, так и лежало в котомочке, крепко запертое. К телу прикладывала - а оно ей малое! Перешить хотела, да руки не дошли.
Год прошёл, зима минула, снова весна наступила. Тоска накатила - плакать хочется. А чего стесняться - вокруг кусты, деревья, да зверьё дикое? Только села, плакать собралась, как слышит - вой. Ревёт кто-то, громко ревёт. "Неужели, и я так в тоске звучу?" - думает с ужасом. Вышла проверить, что за зверь воет, а это не зверь. Девушка!
Стоит у болота, плачет. Топиться хочет. А вокруг русалки сползаются. Не любила лешачиха русалок - бесполезные, глупые девки. Всё одно вредят, ничем по хозяйству не помогают. Путников к себе тащат, развлекаются, да косы друг дружке плетут. Прогнала их, шугнула, пущай катятся прочь. А девка и не заметила - всё стоит, ревёт, сопли по щекам размазывает.
Лешачиха ветками пошуршала, погудела, ногами потопала. Сороки с деревьев закаркали. Бесполезно! Горе у человека, не видит ничего человек.
Подошла к ней. Думает "А ну как, напугаю бестолочь! От её воя уже уши вянут!". Ан нет, пожалела. Посмотрела на тонкую спину согнутую, на стоптанную обувь, на волосы русые - пожалела. Вздохнула, тронула за плечо.
Бааа, та прочь ринулась! Глянула на Неё мокрыми глазами, а потом вдруг скривилась, и опять реветь. И не бежит никуда. Стоит на месте.
- Бей меня! - говорит, - Убивай! Всё равно мне житья нет!
Успокоить попыталась - куда там! Нет меры горю девичьему, а в чём оно состоит - неведомо. Вспомнила себя, велела белкам принести шкатулку с бусами. Достала бусы, показывает - а девка глянула на них, руку протянула, а потом уронила вдруг и ещё пуще ревёт!
- Да что же ты, бедовая, плачешь-то! Что приключилось у тебя? Аль ты рукоделие моё не уважаешь?! - и глянула грозно.
Девка руки от лица отняла, головой помотала, и опять в слёзы.
- Поведай уже про кручину свою, горе луковое!
- Прида-а-анное... - хнычет, и остановиться не может.
Слово за слово, вытянула беду. Девка, оказывается, приданое потеряла. В доме пожар был - погорели все. Мать с детьми ещё как-то пристроились, односельчане приютили, и дом подправили, а часть богатств во время пожара вынесли, но самое-то страшное - сундук сгорел! А там всё, что на свадьбу накоплено. Кто её возьмёт теперь такую, бедную, сирую?
- У меня ни платья... Ни денег... Всё работаю, семье помогаю - а как не помочь? Не всё ж о себе думать... Но вот намедни Ванька на меня посмотрел, гуляли с ним заполночь... А девки говорят - он на меня давно глаз положил. Я уже радуюсь, думаю, что может минула моя беда, хотя сердце гложет - а тут мать его приходит! "Не ходи с ним", - говорит, - "Мы сами бедные, куда ты нам, без приданого..." И я сюда ринулась... Не матери же с братом обиду выплакивать? У них своих обид - море. Мне бы замуж, а там с мужем и отстроимся, но какой муж, когда в приданном шиш? Утопиться хочу - знаю, грех большой, но хочу... Я в работе всё равно не больно помощница, что работаю - всё проедаю, лучше уж пусть хоронят меня, лишний рот, чем до старости в девках буду и на шее у матери...
Вздохнула лешачиха. Оглядела девушку.
Не то, чтоб красавица. Лицо ещё красное, всё в слезах. Но было в ней что-то. Честное такое, простое. Понравилась она Ей. Хотелось помочь горю, а как - не знала...
И вот поди ж ты, придумала! Вспомнила про котомку, что до сих пор без дела лежит. Притащило зверьё богатства.
- А хочешь, я тебя приданым одарю? - улыбнулась вдруг.
Девка глаза подняла, смотрит неверяще.
- Только чур, смотри мне! Не потрать на глупости! Я всё себе готовила, да мне что? У меня никаких "Ванек" нету, да и я себе ещё наплету. Держи, - сказала, и котомку протягивает.
Открыла гостья котомку, ахнула. Платье на свет вытащила, оглядела, и чуть обнимать дарительницу не кинулась. Приложила наряд к себе, и лешачиха аж диву далась - так хорошо выглядит, так ладно. А потом поняла - не в наряде дело. Просто у девки глаза сияют. Счастливые...
Долго девка благодарила. В пояс кланялась, землю косой подметала. Вовек обещала не забывать. Кое-как её лешачиха выпроводила.
Села, вздохнула. Собралась начатое продолжать - плакать над неизвестной кручиной, да расхотелось чего-то. Смотрела на ветки, смотрела, и улыбалась. Чувство в груди росло, тёплое. Будто кто-то душу мягкой лапой погладил.
И запах вокруг. Черёмуха зацвела...
***
Повадились девки чего-то ходить в лес. Шугнёт их лешачиха, так они возвращаются! Глубоко забредали, а Она им на глаза с того дня и не показывалась. Быстро поняла, зачем приходят - богатств лесных хочется. Всё думала, как отвадить бедовых, но случай всё переменил.
Слышит как-то раз - крик, вой! Идёт сквозь лес, бежит на вопль, дорогу себе сквозь сосны прокладывает. Деревья расступаются, ветки расходятся - а дорога всё не кончается. Чует сердцем лешачиха беду, зверьё по кустам прячется, ветер шумит, а крик оборвался вдруг...
Добралась. Видит - девушка, в чащу леса такую забрела, куда и Хозяйка-то редко заглядывает. Лежит, бедная - мёртвая.
Холод за сердце взял. Смотрит Она, видит: зверя лесного работа. Близко девка к медведице подобралась. Увидала косматая лешачиху, испугалась, завыла, сквозь бурьян прочь ломанулась, а хозяйка лесная так и осталась стоять. Страх чувствует. Недоброе что-то.
Казалось бы - вот беда? Девку медведь задрал. Но так глубоко забралась, глупая! В лесу забот много - не уследишь за всеми, не отворотишь всех от беды. Не чуяла лешачиха вины своей, но всё же жалко было незваную гостью. Вздохнула, на колени перед телом опустилась. Что она может? Жизнь отнятую вернуть не в силах. Только новую подарить.
Поросла красавица травой. Сквозь сарафан цветы-ягоды лесные пробились, папоротник в волосах распустился. "Прости меня, девушка", - думает лешачиха, - "Немногим могу помочь тебе. Не отдам зверью на съедение - вот и вся помощь."
Не зря Она в душе тревожилась. День закатился, пришли утром люди, девку пропащую искать. Долго ходили, за седьмицу все тропы облазали - а всё же обходили стороной чащу проклятую. На восьмой день нашли - мёртвую, травой поросшую. Хотели забрать - да земля не даётся, крепко держит бедную. "Куда вы покойницу-то ворочаете? Оставьте её тут! Нет счастья в том, чтобы без дела быть перетащанной да схороненой - пускай корни пускает, новую жизнь даёт!"
Но не думали так люди. Давай землю с бедняжки кусками откидывать. Зашумела лешачиха, завыла, собрала зверьё. Вышли на поляну серые волки, выбрались на ветки сороки да вороны, закричали! Волки рычат, скалятся! Бросили люди девку мёртвую, побежали прочь, а лешачиха за ними знай кусты завязывает, деревья растит. Не найдут они дороги к ней заново - скрыта она от них, крепко спрятана лесом в покое своём.
А потом вдруг парень в лес заявился. Взгляд у него был недобрый. Будто не человеческий. Птицы вокруг шумели, смотрела Она на него, и страшно было от чего-то.
- Выходи! - кричит, - Погань проклятая! Али прячешься, убивица?! Возвращай давай, что взяла без спросу!
Ходил всё, ходил. Поняла лешачиха - покойницу ту искал. Кое-как его из лесу выпроводила.
Только ночью опять вернулся. Всё дорогу себе факелом освещал, плутал чуть не до рассвета. Решила лешачиха - перебесится, успокоится. Уйдёт из лесу. Ан нет. Утро зардело, упал вдруг парень на землю. Сидит, плачет...
Показаться ему решила. Больно стало на душе от страданий человеческих. Понимала, в чём дело, и помочь-то ему не могла, но вышла. Не знала, что скажет, что сделает - но не боялась уже, жалела.
А он глаза поднял вдруг. Услышал, как ходит. Посмотрел на неё, долгим взглядом таким, и захотелось лешачихе бежать. Быстро бежать, подальше бы!..
Не успела. Замахнулся, кинул факел вперёд. Не достал, только пальцы опалил едва. Шарахнулась лешачиха от огня, насилу затоптала страшное пламя в сухой хвое. Огляделась - и нет парня! Разозлилась, тропы лесные переплела наудачу. Два дня смотрела, как по лесу плутает. Ягоды от него со злости отворачивала, от рек уводила, птиц к нему не пускала. Корни плела под ногами, хлестала ветками, ветром выла с обиды. А он будто не замечает, будто ищет всё что-то...
На третий день упал без сил, и испустил дух. Сполна страшный человек отплатил за свою обиду лесной владычице.
Эх, глупая! Неужели не знала, что злость всегда в круг замыкается?..
Тяжело стало с людьми соседствовать. Приходят, лютые, лесу вредить начинают. Всё молодые парни да девки, шум устраивают. Ругают лешачиху, слова обидные в чащу кричат, а она злится, бесится. Дороги в лесу путает, губит обидчиков злонамеренно. Далеко не всех выпускает из лесу. Долго ли коротко ли шло, а всё же люди в лес ходить перестали. Успокоилась, лешачиха, думала конец беде пришёл...
Ан нет. Забрался на третьем месяце лета человек в чащу. Не ругал, не бранился, будто попросту дичь искал. Оставила Она его в покое, расслабилась...
И запылал лес. Набрал тот гость, ирод, хвороста - и поджёг! Лешачиха со злости за ним погналась, зверьми затравила - да упустила огонь! Разгоралось пламя, бесилось, по деревьям на верхушки ползло, за корни и ветки хваталось. Пыталась лес уберечь - куда там! Трещит, скрипит, воет горящее дерево, полыхает смола на соснах и елях, гнилые берёзы в пламени ломаются. Бегут лесные жители прочь, вот и к болоту пламя подобралось - русалки вопят, не могут его покинуть. Думала лешачиха - вода его остановит, ан нет - земля полыхает вокруг, сильнее, жарче чем раньше полыхает! Торф горит!
Пытается Хозяйка свой дом спасти, ветром увести пламя прочь - да не может, нет силы на то! Только сильнее пожар разгорается. Кольцом расходится, окружает.
Побежала. Выбралась к полям, увидала огни в хатах - и поселилось в душе что-то чёрное, злое... Поняла, как обиду свою выместить. Вернулась в горящее царство своё, ветра собрала. Задула. Пущай горит, пусть трещит, пляшет! Направила к людям их же дары! Дымно заполыхали хаты в деревне, занялось поле! Гори-гори, злое, гори!..
К утру одна на пепелище осталась. Непонятно, как выжила. Платье опалено, накидка лесная - в пепел. Чёрные, угольные стволы вокруг, копьями в небо стоят. Острые, злые...
Вдалеке люди ревут. Немногие тот пожар пережили. Сидит, лешачиха, слушает печальный вой человеческий да крики сорок. Не до неё им теперь - погиб их дом, дети малые, родичи. Всё пламя слизнуло. Как не было. От леса - угли, от деревни - одни остовы...
Думает лесная хозяйка думу горькую. Как один подарок мог враждой и гибелью обернуться. Не стоит нечисти мешаться в людские дела! Что её дело? Малое! Лес береги, своих охраняй, а к чужим не суйся! Дались ей эти дары, далась обида! Одну несчастную из лап смерти вытянула - дюжину погубила!
И с чего взяла Она, что девка та топиться-то станет? Погоревала бы, глупая погорелица, и ушла небось, семье помогать! А где теперь семья-то? Жива, мертва ли? Один раз хата сгорела, по людской оплошности, а теперь - десяток хат, от посеянной злобы...
Куда теперь той девице приданное? Может, ей уже и выходить-то не за кого? Может, сгорел её молодец, может гибель встретил свою в алом пламени?
Если нет зерна стаю кормить, так и птице не подавай! Сделаешь добро человеку - так к тебе другие потянутся, за добром. Не можешь отвадить как надобно - и вовсе тогда не берись! Своё потеряешь, чужое сгубишь, одно доброе дело сотней недобрых покроешь...
Полевого впервые увидела. Как он космы себе на поле сгоревшем-то выдирает. Как воет не человечески. А его за что? Под горячую руку попался, меж двумя обидами встал. Вражда всегда соседей затрагивает. Злое это дело, грубое. Почерствело сердце у лешачихи - сгорело, вместе с лесом. Или раньше сгнило, а когда - не заметила...
Ушла прочь. Угли в груди в чёрную глушь унесла. В сожжённый обидами дом свою боль спрятала. В мёртвом лесу осталась...
***
Сырая осень холодной зимой обернулась. Давно ушли с пепелища люди. Ничего у них не осталось - помянули родных, да подались к соседям. Голод не тётка, а как есть зимой нечего и жить негде, так и помереть недолго. Звери лесные сбежали. Все почти. Кто мог на пепелище жить - остались, крепко к жизни своей прежней привязанные, а остальным брюхо дороже дома. И лешачиха осталась. Сидит меж чёрных деревьев, не движется, будто мёртвая. А какова будешь, коль сердце умерло и в груди пустота? Только в голове мысли чёрные вертятся, а перед глазами - снег пеленой.
По весне очнулась. Поднялась с земли, огляделась. Что делать в пустом лесу? Как нажитое и сгоревшее обратно вернуть? Вздохнула лешачиха. Промолчал лес. Как покойник.
Но чует вдруг - под ногами что-то. Отошла в сторону - ба, подснежник! Припала к земле, прислушалась - а она живая! Под снегом, под пеплом - бьётся горячее сердце! Рассмеялась скрипуче - впервые за долгие месяцы, и давай жизнь из-под земли вытягивать. Осторожно тонкие нити тянула, с нежностью смотрела, как молодая трава сквозь пепел пробивается, чувствовала, как воскресает лес. И внутри будто что-то затеплилось, будто снова воскресло, нежданное, и вот-вот цвести собирается...
Тяжело было сызнова всё поднимать. Маленькая была, жила на готовом, а тут - поди ж ты, сама отстраивай. Зато радости много: дерево живо? Счастье. Трава вырастает? Тоже. Каждая мелочь новой победой кажется.
И всё ж уставала. Медленно шла работа, и всё - весной или летом. Осенью уже замирать приходилось, следить, чтобы зима все усилия не потоптала. Грустно было зимой, а всё же нашлись занятия. Воротилось зверьё потихоньку, пришло осторожно всё обживать внове. А с теплом - опять за работу, зелень из почвы тянуть. Как-то раз вдруг чует - быстрее дело пошло. Обрадовалась поначалу, а потом вдруг глаза подняла - а перед ней клюква растёт, алые ягоды.
Болото далёко, откуда тут клюква? Насторожилась, прислушалась. Тихо вокруг, только ветер в ветвях перешёптывается. Закрались в душу сомнения.
- Выходи, - говорит, - Гость незваный. Чего прячешься?
Тишина. Смотрит кругом, думает "Неужели, почудилось?"
Снова глаза опустила, ан нет! На месте ягода. Весною - шутка ли?
- Выходи, говорю тебе. Знаю я, что ты здесь.
Снова тишь.
- Выходи же! Не обижу тебя...
И вдруг слышит:
- Боюсь я тебя, лесная хозяйка.
- Коль боишься, так не лезь со своим добром, - усмехнулась. - А раз уж вылез, так сам показывайся. Коль есть подарок, так и дарителя видеть хочу.
Тихо вдруг стало. Умолко всё - птицы, живность. Только ветер пуще прежнего зашумел. Да разве ж кого напугаешь этим? Усмехнулась Она, стоит, в бока руки уперев, с чащи глаз не сводит.
И показался гость. Встал меж чёрных стволов, видно как на ладони. Плечи широкие, глаза тёмные, борода густая. Руки корой покрыты, в волосах венец дубовый, в бороде кленовые листья. Смотрит Она на Него, и улыбается.
- Боишься, значит, меня?
- Боюсь, - кивает, а глаза смеются. - В чужой дом без спросу забрался. Не серчай, хозяйка, не со зла я самоуправствую. Думал - нет никого в лесу.
- И долго же ты тут хозяйничаешь? - вдруг прищурилась.
- Долго. Весны две как будет. Мой лес срубили, поля обустроили, а мне куда подаваться? Вокруг всё братьев владения, вот и шёл, куда глаза глядят. К тебе забрёл.
- А с чего же взял, что я здесь хозяйка?
- А на тебе платье палёное.
Отшатнулась Она, как ошпаренная. Будто впервые про себя вспомнила. Стыд накатил, кровь к щекам прилила.
- Не до платья особо, когда жить негде, - отвечает. А сама спрятаться хочет, куда подальше.
Засмеялся гость, захохотал гулко. Сороки слетелись, клокочут с ним.
- Не держи на меня обиды! - улыбнулся Ей. - Не хотел понапрасну злить. Не уродует платье красы твоей, стыд меня твой смешит! Неужели, хозяйка, стыдишься себя?
- Себя мне стыдиться нечего. Только вот хозяйство моё нынче бедное. Стыдно, что сама сгубила его, стыдно, что сама, бестолковая, богатства в прах обратила, - и вздохнула Она, рукой обведя погорелое.
- Этого не стыдись, с каждым бывает, - отвечал Ей. И вдруг смотрит ласково. - Разрешишь мне, хозяйка, вопрос бестолковый задать?
- Отчего бы нет, отвечать же никто не неволит.
- Будешь женою моей?
Удивилась, глаза распахнула. Смотрит в упор.
- Сама посуди! Два года как рядом живём, вместе работаем, а друг другу беды не сделали. Я работник не худший, а в доме всё одному тяжко. Коль не люб я тебе - гони, уйду, если ж нет - почему и не жить вместе, отчего не любить друг-друга нам, не заботиться?
Смотрит Она на Него. Щурится. Хорош, царь лесной. Статный, красивый, чем не жених? И потом - что ей проку одной оставаться? В пустом лесу с тоски загнивать. Усмехнулась вдруг.
- Отчего бы нет. Невеста без платья, жених без дома - ладная пара, что уж тут скажешь! Пусть будет так! Сами, вместе добра наживём!
Так и стали жить. Взрастили лес, зашумел зелёный! Живут ладно, бранятся - ели шумят, милуются - цветы вырастают. Лешачата ещё - бестолочи! По хозяйству шиш помощи, всё играются, бесенята. А всё же нет-нет да сделают что-нибудь - то животных лесных от беды отворотят, то нашкодят - чертополоха высадят, уйму. Опять людское поселение к лесу подобралось. Не показываются им леший с лешачихой, но не творят зла - то пропажу найти помогут, то из леса прочь уведут. Те же знают, что за ними хозяин с хозяйкой приглядывают, и не злят их без дела напрасно. С дарами приходят, те оставляют, только лешие не берут - всё зверям достаётся, или детям их на потеху. Люди свой дом отстраивают, духи лесные за своим следят.
По весне черёмуха зацветает. Смотрит на неё лешачиха, любуется, нюхает. Тайком от мужа хозяйничает - чтоб пораньше всё цвело, да подольше!.. А тот видит, да только молчит, и знай себе смеётся в бороду.
Он иногда к людям выходит. Скот заблудший в поля возвращает, пасёт, когда нерадивые пастухи засыпают. Всё боится, как бы жена за это не всыпала. Не знает, что та из деревьев глядит, как он на свирели коровам играет, и улыбается. Леший, когда музыкой занят, не больно приметчивый.
Хорошо живут, счастливо. Лес для людей - тёмный, дикий, дремучий, для них - дом родной, ласковый. Охраняют своё, не берут чужое.
И огня не боятся. Знают - лес вечный. Сквозь пепел новая жизнь прорастёт.
Оказалось, что ей удобнее сначала написать, а потом уже рисовать.
А вполне достойно вышло. Для девушки шестнадцати лет от роду. Вполне.
Лешачиха, 3965 слов
Маленькая Она была одна в лесу. Не помнила, как там очутилась - помнила лишь руки мамины, нежные, мягкие, и как отец на свирели играл тоже помнила. А больше - ничего. Глухо было в лесу, умирал лес. Люди о том не думали, не знали, что беднеет почва, иссыхают деревья. Они, знай себе, в полях работали, а в лес глубоко не забредали. Но со временем тоже начали о чём-то догадываться. То заметят, что зверья меньше стало, то девки ягоды толком не наберут, заберутся в кущи, и домой ни с чем возвращаются. Деревья сохли, а Она только и могла, что глядеть на них. Что её силы? Цветочки, ягодки. Белочку с бельчатами прикормить, воронёнка в гнездо вернуть. Но обживалась. Верила. Землю потихоньку научилась менять - находила где что лежит не к месту, и к земле прибирала. Тут дерево больное свалит, там корню поможет камень обойти. Листья палые потихоньку в плодородный слой превращала. Как-то раз забредшим в дебри людям показалась, девкам - те закричали, шарах в кусты! Засмеялась, погнала их прочь, желудями закидала. Бестолковые они - дороги назад ни за что не нашли бы, а так выбрались - перепуганные, жуть. Долго Она над ними вместе с сороками хохотала. А вечером всё же полюбопытствовала, пробралась через поля к деревне, послушать. Страшно было - везде чужая сила, не своя территория. Но пришла, послушала. Девки селянам рассказывали, как в лесу лешачиху видели:
- Идём за ягодой, значит, беседуем. Легко ягода собирается, благодать. Цветочки такие красивые попадались - я себе в волосы один вплела, да пока бежала обратно его потеряла. А лес всё гуще и гуще. Огляделись по сторонам - места незнакомые, куда идти не знаем. Плутали долго, а тут - она. Мы её сначала от деревьев и не отличили, а потом глядь - батюшки, глаза! Большие, как блюдца! И лицо такое детское-детское, и вся зелёная, Господи! Страшно было, будто покойника увидели! Пока бежала - три раза о корни споткнулась, благо Маня встать помогла. Юбку мне всю изорвала... Хорошо, Господь помог, вывел из лесу!
И вдруг вспомнила Она, как от Неё бежали, и не смогла сдержаться. Опять засмеялась. Лес в ответ загудел, ветер налетел, девки взвизгнули, за парней своих попрятались. Но тут поле зашумело, пшеница расступилась, и Она опять в лес повернулась - страшно! Полевой, похоже, искать начал! Успела, воротилась. Найдёшь её - дома-то!
***
Юность - время беспокойное. Давно перестала быть девочкой, давно в лесу освоилась. С людьми, вроде как, отношения наладились. Боялись они Её так, что до сих пор Она со смеху каталась, но всё же внимательней стали в лесу. Деревья вырубали осмотрительнее, живность лесную не обижали. Но как-то по весне тоска у Неё в сердце поселилась. Зима в лесу затянулась... Почки не клеятся, снег не сходит. Сидит, лешачиха, грустит. Себя в воде увидала - и от чего-то шарахнулась. Страшная, неказистая, глазищи навыкате, патлы растрёпаны - ужас! Девок из деревни видит, и чувствует, что завидует. Ну чего хозяйке леса каким-то дурнушкам завидовать - право слово-то! А всё же не может. Гложет её изнутри что-то, съедает.
Как-то раз в лесу охотника увидала. Он тушу оленью тащит - ей бы разозлиться да убежать, а она встала, смотрит. Прижалась к дереву, и взгляд отвести не может. Красивый парень... Высокий, статный. Волосы светлые, спина широкая, и лицо такое - сосредоточенное... Он вдруг обернулся, увидал её - да как пошатнётся! За крест схватился, бросился наутёк - оленя в лесу оставил!
Ой как она разозлилась!.. Сначала думала - тушу бросил, как можно-то так, убил - и не взял, а потом поняла - не от этого злится. Села на землю, заплакала. Долго плакала, горько. Деревья шумели, сороки каркали; ветки скрипели, друг о друга бились. Никто в тот день в лес не сунулся.
А на следующий день вернулся! Вернулся парень, один чего-то, принёс котомку. И мстительно Ей подумалось: "За оленем пришёл? Так нет оленя! Сгнил олень! Волки съели, кости растащили, шкура в землю сползла, жуки в черепе поселились!"
А он на оленя и не смотрит. Что-то в деревьях выглядывает будто, а потом вдруг как крикнет:
- Выходи, хозяйка лесная! Хочу видеть тебя!
"Не выйду!", - думает, - "Ой не выйду!"
Не смогла. Вышла. Ноги вынесли.
И стоит перед ним. Цветы в волосах, голое тело. Платье-рогожу стыдно показывать, нового нет, а потом решила - чего стыдиться? Вышла к нему нагой. Хозяин в доме что хочешь делай, а лучше уж совсем без платья, чем с тем, что было при ней. Природа нагими ражает - так неужели владычице леса стыдиться её?
Видит, побледнел парень, а потом покраснел вдруг. Но не бежит, стоит, смотрит в глаза, взгляд не отводит.
- Здравствуй, красна девица!
- Здравствуй... - отвечает ему недоверчиво, и сороки в ветвях собираются. "Раньше со мной хохотали, а теперь надо мной хохочете?!"
- Неучтиво повёл я себя вчера! Сделал чего не надо. Уж прости меня, хозяюшка. Я к тебе с подарками. Не хотел тебя гневать, извиниться пришёл!
- И где же подарки твои, добрый молодец?
- А вот они, - говорит, и котомку протягивает.
Приняла котомку, а в ней... Зеркало красивое, гребень резной, украшения! И сорочка - мягкая такая, шитая, и бусы разные!..
- Не обессудь, красавица, я не богатый человек. Что купить смог на ярмарке - то даю. А сорочку жена моя сделала - сказала, тебе отдать, за то, что братец её из леса неделю назад вернулся!
"Так у него жена есть! А у той брат..." - и вспомнила. Был такой. Мальчик маленький, лет десять от роду, заигрался, забежал, потерялся и сидит, плачет - а ей жалко стало... А потом забыла - сама плакала.
Закрыла котомку, кивнула парню.
- Спасибо тебе, добрый молодец. И ты на меня не серчай - я с людьми не здороваюсь, напугала видно тебя. Иди к жене своей, передай и ей мой поклон. А братец её пусть дорогу искать научится, а до того - не суётся один в лес. Не могу я всегда для него тропы прокладывать.
Поклонился парень, попрощался, домой ушёл. А она села, опять грустит. Бусы в руках перебирает.
Тут трещина, там дырочка. Примерила - не идут. Села, стала листья в ожерелья вплетать, ветки с камнем сращивать. Красиво получается, весело! Работа спорится, на душе легче стало. Паутины у пауков натаскала, посмотрела на ткани плетение, выткала из сорочки платье - цветы на нём распустила, настоящие. Хотела надеть - всё жалко было, да и перед кем покрасуешься? Сорок смешить? Ну уж, дудки.
Так и ходила, в старой рогоже. А всё же и её поменяла. Творить захотелось - а что в лесу натворишь больно? Нужно, чтобы всё своим чередом шло. Только себя тешить - платья шить. Ткала из папоротника и соломы - так хорошо получалось, что аж диву давалась. А платье белое, с цветами, воздушное, так и лежало в котомочке, крепко запертое. К телу прикладывала - а оно ей малое! Перешить хотела, да руки не дошли.
Год прошёл, зима минула, снова весна наступила. Тоска накатила - плакать хочется. А чего стесняться - вокруг кусты, деревья, да зверьё дикое? Только села, плакать собралась, как слышит - вой. Ревёт кто-то, громко ревёт. "Неужели, и я так в тоске звучу?" - думает с ужасом. Вышла проверить, что за зверь воет, а это не зверь. Девушка!
Стоит у болота, плачет. Топиться хочет. А вокруг русалки сползаются. Не любила лешачиха русалок - бесполезные, глупые девки. Всё одно вредят, ничем по хозяйству не помогают. Путников к себе тащат, развлекаются, да косы друг дружке плетут. Прогнала их, шугнула, пущай катятся прочь. А девка и не заметила - всё стоит, ревёт, сопли по щекам размазывает.
Лешачиха ветками пошуршала, погудела, ногами потопала. Сороки с деревьев закаркали. Бесполезно! Горе у человека, не видит ничего человек.
Подошла к ней. Думает "А ну как, напугаю бестолочь! От её воя уже уши вянут!". Ан нет, пожалела. Посмотрела на тонкую спину согнутую, на стоптанную обувь, на волосы русые - пожалела. Вздохнула, тронула за плечо.
Бааа, та прочь ринулась! Глянула на Неё мокрыми глазами, а потом вдруг скривилась, и опять реветь. И не бежит никуда. Стоит на месте.
- Бей меня! - говорит, - Убивай! Всё равно мне житья нет!
Успокоить попыталась - куда там! Нет меры горю девичьему, а в чём оно состоит - неведомо. Вспомнила себя, велела белкам принести шкатулку с бусами. Достала бусы, показывает - а девка глянула на них, руку протянула, а потом уронила вдруг и ещё пуще ревёт!
- Да что же ты, бедовая, плачешь-то! Что приключилось у тебя? Аль ты рукоделие моё не уважаешь?! - и глянула грозно.
Девка руки от лица отняла, головой помотала, и опять в слёзы.
- Поведай уже про кручину свою, горе луковое!
- Прида-а-анное... - хнычет, и остановиться не может.
Слово за слово, вытянула беду. Девка, оказывается, приданое потеряла. В доме пожар был - погорели все. Мать с детьми ещё как-то пристроились, односельчане приютили, и дом подправили, а часть богатств во время пожара вынесли, но самое-то страшное - сундук сгорел! А там всё, что на свадьбу накоплено. Кто её возьмёт теперь такую, бедную, сирую?
- У меня ни платья... Ни денег... Всё работаю, семье помогаю - а как не помочь? Не всё ж о себе думать... Но вот намедни Ванька на меня посмотрел, гуляли с ним заполночь... А девки говорят - он на меня давно глаз положил. Я уже радуюсь, думаю, что может минула моя беда, хотя сердце гложет - а тут мать его приходит! "Не ходи с ним", - говорит, - "Мы сами бедные, куда ты нам, без приданого..." И я сюда ринулась... Не матери же с братом обиду выплакивать? У них своих обид - море. Мне бы замуж, а там с мужем и отстроимся, но какой муж, когда в приданном шиш? Утопиться хочу - знаю, грех большой, но хочу... Я в работе всё равно не больно помощница, что работаю - всё проедаю, лучше уж пусть хоронят меня, лишний рот, чем до старости в девках буду и на шее у матери...
Вздохнула лешачиха. Оглядела девушку.
Не то, чтоб красавица. Лицо ещё красное, всё в слезах. Но было в ней что-то. Честное такое, простое. Понравилась она Ей. Хотелось помочь горю, а как - не знала...
И вот поди ж ты, придумала! Вспомнила про котомку, что до сих пор без дела лежит. Притащило зверьё богатства.
- А хочешь, я тебя приданым одарю? - улыбнулась вдруг.
Девка глаза подняла, смотрит неверяще.
- Только чур, смотри мне! Не потрать на глупости! Я всё себе готовила, да мне что? У меня никаких "Ванек" нету, да и я себе ещё наплету. Держи, - сказала, и котомку протягивает.
Открыла гостья котомку, ахнула. Платье на свет вытащила, оглядела, и чуть обнимать дарительницу не кинулась. Приложила наряд к себе, и лешачиха аж диву далась - так хорошо выглядит, так ладно. А потом поняла - не в наряде дело. Просто у девки глаза сияют. Счастливые...
Долго девка благодарила. В пояс кланялась, землю косой подметала. Вовек обещала не забывать. Кое-как её лешачиха выпроводила.
Села, вздохнула. Собралась начатое продолжать - плакать над неизвестной кручиной, да расхотелось чего-то. Смотрела на ветки, смотрела, и улыбалась. Чувство в груди росло, тёплое. Будто кто-то душу мягкой лапой погладил.
И запах вокруг. Черёмуха зацвела...
***
Повадились девки чего-то ходить в лес. Шугнёт их лешачиха, так они возвращаются! Глубоко забредали, а Она им на глаза с того дня и не показывалась. Быстро поняла, зачем приходят - богатств лесных хочется. Всё думала, как отвадить бедовых, но случай всё переменил.
Слышит как-то раз - крик, вой! Идёт сквозь лес, бежит на вопль, дорогу себе сквозь сосны прокладывает. Деревья расступаются, ветки расходятся - а дорога всё не кончается. Чует сердцем лешачиха беду, зверьё по кустам прячется, ветер шумит, а крик оборвался вдруг...
Добралась. Видит - девушка, в чащу леса такую забрела, куда и Хозяйка-то редко заглядывает. Лежит, бедная - мёртвая.
Холод за сердце взял. Смотрит Она, видит: зверя лесного работа. Близко девка к медведице подобралась. Увидала косматая лешачиху, испугалась, завыла, сквозь бурьян прочь ломанулась, а хозяйка лесная так и осталась стоять. Страх чувствует. Недоброе что-то.
Казалось бы - вот беда? Девку медведь задрал. Но так глубоко забралась, глупая! В лесу забот много - не уследишь за всеми, не отворотишь всех от беды. Не чуяла лешачиха вины своей, но всё же жалко было незваную гостью. Вздохнула, на колени перед телом опустилась. Что она может? Жизнь отнятую вернуть не в силах. Только новую подарить.
Поросла красавица травой. Сквозь сарафан цветы-ягоды лесные пробились, папоротник в волосах распустился. "Прости меня, девушка", - думает лешачиха, - "Немногим могу помочь тебе. Не отдам зверью на съедение - вот и вся помощь."
Не зря Она в душе тревожилась. День закатился, пришли утром люди, девку пропащую искать. Долго ходили, за седьмицу все тропы облазали - а всё же обходили стороной чащу проклятую. На восьмой день нашли - мёртвую, травой поросшую. Хотели забрать - да земля не даётся, крепко держит бедную. "Куда вы покойницу-то ворочаете? Оставьте её тут! Нет счастья в том, чтобы без дела быть перетащанной да схороненой - пускай корни пускает, новую жизнь даёт!"
Но не думали так люди. Давай землю с бедняжки кусками откидывать. Зашумела лешачиха, завыла, собрала зверьё. Вышли на поляну серые волки, выбрались на ветки сороки да вороны, закричали! Волки рычат, скалятся! Бросили люди девку мёртвую, побежали прочь, а лешачиха за ними знай кусты завязывает, деревья растит. Не найдут они дороги к ней заново - скрыта она от них, крепко спрятана лесом в покое своём.
А потом вдруг парень в лес заявился. Взгляд у него был недобрый. Будто не человеческий. Птицы вокруг шумели, смотрела Она на него, и страшно было от чего-то.
- Выходи! - кричит, - Погань проклятая! Али прячешься, убивица?! Возвращай давай, что взяла без спросу!
Ходил всё, ходил. Поняла лешачиха - покойницу ту искал. Кое-как его из лесу выпроводила.
Только ночью опять вернулся. Всё дорогу себе факелом освещал, плутал чуть не до рассвета. Решила лешачиха - перебесится, успокоится. Уйдёт из лесу. Ан нет. Утро зардело, упал вдруг парень на землю. Сидит, плачет...
Показаться ему решила. Больно стало на душе от страданий человеческих. Понимала, в чём дело, и помочь-то ему не могла, но вышла. Не знала, что скажет, что сделает - но не боялась уже, жалела.
А он глаза поднял вдруг. Услышал, как ходит. Посмотрел на неё, долгим взглядом таким, и захотелось лешачихе бежать. Быстро бежать, подальше бы!..
Не успела. Замахнулся, кинул факел вперёд. Не достал, только пальцы опалил едва. Шарахнулась лешачиха от огня, насилу затоптала страшное пламя в сухой хвое. Огляделась - и нет парня! Разозлилась, тропы лесные переплела наудачу. Два дня смотрела, как по лесу плутает. Ягоды от него со злости отворачивала, от рек уводила, птиц к нему не пускала. Корни плела под ногами, хлестала ветками, ветром выла с обиды. А он будто не замечает, будто ищет всё что-то...
На третий день упал без сил, и испустил дух. Сполна страшный человек отплатил за свою обиду лесной владычице.
Эх, глупая! Неужели не знала, что злость всегда в круг замыкается?..
Тяжело стало с людьми соседствовать. Приходят, лютые, лесу вредить начинают. Всё молодые парни да девки, шум устраивают. Ругают лешачиху, слова обидные в чащу кричат, а она злится, бесится. Дороги в лесу путает, губит обидчиков злонамеренно. Далеко не всех выпускает из лесу. Долго ли коротко ли шло, а всё же люди в лес ходить перестали. Успокоилась, лешачиха, думала конец беде пришёл...
Ан нет. Забрался на третьем месяце лета человек в чащу. Не ругал, не бранился, будто попросту дичь искал. Оставила Она его в покое, расслабилась...
И запылал лес. Набрал тот гость, ирод, хвороста - и поджёг! Лешачиха со злости за ним погналась, зверьми затравила - да упустила огонь! Разгоралось пламя, бесилось, по деревьям на верхушки ползло, за корни и ветки хваталось. Пыталась лес уберечь - куда там! Трещит, скрипит, воет горящее дерево, полыхает смола на соснах и елях, гнилые берёзы в пламени ломаются. Бегут лесные жители прочь, вот и к болоту пламя подобралось - русалки вопят, не могут его покинуть. Думала лешачиха - вода его остановит, ан нет - земля полыхает вокруг, сильнее, жарче чем раньше полыхает! Торф горит!
Пытается Хозяйка свой дом спасти, ветром увести пламя прочь - да не может, нет силы на то! Только сильнее пожар разгорается. Кольцом расходится, окружает.
Побежала. Выбралась к полям, увидала огни в хатах - и поселилось в душе что-то чёрное, злое... Поняла, как обиду свою выместить. Вернулась в горящее царство своё, ветра собрала. Задула. Пущай горит, пусть трещит, пляшет! Направила к людям их же дары! Дымно заполыхали хаты в деревне, занялось поле! Гори-гори, злое, гори!..
К утру одна на пепелище осталась. Непонятно, как выжила. Платье опалено, накидка лесная - в пепел. Чёрные, угольные стволы вокруг, копьями в небо стоят. Острые, злые...
Вдалеке люди ревут. Немногие тот пожар пережили. Сидит, лешачиха, слушает печальный вой человеческий да крики сорок. Не до неё им теперь - погиб их дом, дети малые, родичи. Всё пламя слизнуло. Как не было. От леса - угли, от деревни - одни остовы...
Думает лесная хозяйка думу горькую. Как один подарок мог враждой и гибелью обернуться. Не стоит нечисти мешаться в людские дела! Что её дело? Малое! Лес береги, своих охраняй, а к чужим не суйся! Дались ей эти дары, далась обида! Одну несчастную из лап смерти вытянула - дюжину погубила!
И с чего взяла Она, что девка та топиться-то станет? Погоревала бы, глупая погорелица, и ушла небось, семье помогать! А где теперь семья-то? Жива, мертва ли? Один раз хата сгорела, по людской оплошности, а теперь - десяток хат, от посеянной злобы...
Куда теперь той девице приданное? Может, ей уже и выходить-то не за кого? Может, сгорел её молодец, может гибель встретил свою в алом пламени?
Если нет зерна стаю кормить, так и птице не подавай! Сделаешь добро человеку - так к тебе другие потянутся, за добром. Не можешь отвадить как надобно - и вовсе тогда не берись! Своё потеряешь, чужое сгубишь, одно доброе дело сотней недобрых покроешь...
Полевого впервые увидела. Как он космы себе на поле сгоревшем-то выдирает. Как воет не человечески. А его за что? Под горячую руку попался, меж двумя обидами встал. Вражда всегда соседей затрагивает. Злое это дело, грубое. Почерствело сердце у лешачихи - сгорело, вместе с лесом. Или раньше сгнило, а когда - не заметила...
Ушла прочь. Угли в груди в чёрную глушь унесла. В сожжённый обидами дом свою боль спрятала. В мёртвом лесу осталась...
***
Сырая осень холодной зимой обернулась. Давно ушли с пепелища люди. Ничего у них не осталось - помянули родных, да подались к соседям. Голод не тётка, а как есть зимой нечего и жить негде, так и помереть недолго. Звери лесные сбежали. Все почти. Кто мог на пепелище жить - остались, крепко к жизни своей прежней привязанные, а остальным брюхо дороже дома. И лешачиха осталась. Сидит меж чёрных деревьев, не движется, будто мёртвая. А какова будешь, коль сердце умерло и в груди пустота? Только в голове мысли чёрные вертятся, а перед глазами - снег пеленой.
По весне очнулась. Поднялась с земли, огляделась. Что делать в пустом лесу? Как нажитое и сгоревшее обратно вернуть? Вздохнула лешачиха. Промолчал лес. Как покойник.
Но чует вдруг - под ногами что-то. Отошла в сторону - ба, подснежник! Припала к земле, прислушалась - а она живая! Под снегом, под пеплом - бьётся горячее сердце! Рассмеялась скрипуче - впервые за долгие месяцы, и давай жизнь из-под земли вытягивать. Осторожно тонкие нити тянула, с нежностью смотрела, как молодая трава сквозь пепел пробивается, чувствовала, как воскресает лес. И внутри будто что-то затеплилось, будто снова воскресло, нежданное, и вот-вот цвести собирается...
Тяжело было сызнова всё поднимать. Маленькая была, жила на готовом, а тут - поди ж ты, сама отстраивай. Зато радости много: дерево живо? Счастье. Трава вырастает? Тоже. Каждая мелочь новой победой кажется.
И всё ж уставала. Медленно шла работа, и всё - весной или летом. Осенью уже замирать приходилось, следить, чтобы зима все усилия не потоптала. Грустно было зимой, а всё же нашлись занятия. Воротилось зверьё потихоньку, пришло осторожно всё обживать внове. А с теплом - опять за работу, зелень из почвы тянуть. Как-то раз вдруг чует - быстрее дело пошло. Обрадовалась поначалу, а потом вдруг глаза подняла - а перед ней клюква растёт, алые ягоды.
Болото далёко, откуда тут клюква? Насторожилась, прислушалась. Тихо вокруг, только ветер в ветвях перешёптывается. Закрались в душу сомнения.
- Выходи, - говорит, - Гость незваный. Чего прячешься?
Тишина. Смотрит кругом, думает "Неужели, почудилось?"
Снова глаза опустила, ан нет! На месте ягода. Весною - шутка ли?
- Выходи, говорю тебе. Знаю я, что ты здесь.
Снова тишь.
- Выходи же! Не обижу тебя...
И вдруг слышит:
- Боюсь я тебя, лесная хозяйка.
- Коль боишься, так не лезь со своим добром, - усмехнулась. - А раз уж вылез, так сам показывайся. Коль есть подарок, так и дарителя видеть хочу.
Тихо вдруг стало. Умолко всё - птицы, живность. Только ветер пуще прежнего зашумел. Да разве ж кого напугаешь этим? Усмехнулась Она, стоит, в бока руки уперев, с чащи глаз не сводит.
И показался гость. Встал меж чёрных стволов, видно как на ладони. Плечи широкие, глаза тёмные, борода густая. Руки корой покрыты, в волосах венец дубовый, в бороде кленовые листья. Смотрит Она на Него, и улыбается.
- Боишься, значит, меня?
- Боюсь, - кивает, а глаза смеются. - В чужой дом без спросу забрался. Не серчай, хозяйка, не со зла я самоуправствую. Думал - нет никого в лесу.
- И долго же ты тут хозяйничаешь? - вдруг прищурилась.
- Долго. Весны две как будет. Мой лес срубили, поля обустроили, а мне куда подаваться? Вокруг всё братьев владения, вот и шёл, куда глаза глядят. К тебе забрёл.
- А с чего же взял, что я здесь хозяйка?
- А на тебе платье палёное.
Отшатнулась Она, как ошпаренная. Будто впервые про себя вспомнила. Стыд накатил, кровь к щекам прилила.
- Не до платья особо, когда жить негде, - отвечает. А сама спрятаться хочет, куда подальше.
Засмеялся гость, захохотал гулко. Сороки слетелись, клокочут с ним.
- Не держи на меня обиды! - улыбнулся Ей. - Не хотел понапрасну злить. Не уродует платье красы твоей, стыд меня твой смешит! Неужели, хозяйка, стыдишься себя?
- Себя мне стыдиться нечего. Только вот хозяйство моё нынче бедное. Стыдно, что сама сгубила его, стыдно, что сама, бестолковая, богатства в прах обратила, - и вздохнула Она, рукой обведя погорелое.
- Этого не стыдись, с каждым бывает, - отвечал Ей. И вдруг смотрит ласково. - Разрешишь мне, хозяйка, вопрос бестолковый задать?
- Отчего бы нет, отвечать же никто не неволит.
- Будешь женою моей?
Удивилась, глаза распахнула. Смотрит в упор.
- Сама посуди! Два года как рядом живём, вместе работаем, а друг другу беды не сделали. Я работник не худший, а в доме всё одному тяжко. Коль не люб я тебе - гони, уйду, если ж нет - почему и не жить вместе, отчего не любить друг-друга нам, не заботиться?
Смотрит Она на Него. Щурится. Хорош, царь лесной. Статный, красивый, чем не жених? И потом - что ей проку одной оставаться? В пустом лесу с тоски загнивать. Усмехнулась вдруг.
- Отчего бы нет. Невеста без платья, жених без дома - ладная пара, что уж тут скажешь! Пусть будет так! Сами, вместе добра наживём!
Так и стали жить. Взрастили лес, зашумел зелёный! Живут ладно, бранятся - ели шумят, милуются - цветы вырастают. Лешачата ещё - бестолочи! По хозяйству шиш помощи, всё играются, бесенята. А всё же нет-нет да сделают что-нибудь - то животных лесных от беды отворотят, то нашкодят - чертополоха высадят, уйму. Опять людское поселение к лесу подобралось. Не показываются им леший с лешачихой, но не творят зла - то пропажу найти помогут, то из леса прочь уведут. Те же знают, что за ними хозяин с хозяйкой приглядывают, и не злят их без дела напрасно. С дарами приходят, те оставляют, только лешие не берут - всё зверям достаётся, или детям их на потеху. Люди свой дом отстраивают, духи лесные за своим следят.
По весне черёмуха зацветает. Смотрит на неё лешачиха, любуется, нюхает. Тайком от мужа хозяйничает - чтоб пораньше всё цвело, да подольше!.. А тот видит, да только молчит, и знай себе смеётся в бороду.
Он иногда к людям выходит. Скот заблудший в поля возвращает, пасёт, когда нерадивые пастухи засыпают. Всё боится, как бы жена за это не всыпала. Не знает, что та из деревьев глядит, как он на свирели коровам играет, и улыбается. Леший, когда музыкой занят, не больно приметчивый.
Хорошо живут, счастливо. Лес для людей - тёмный, дикий, дремучий, для них - дом родной, ласковый. Охраняют своё, не берут чужое.
И огня не боятся. Знают - лес вечный. Сквозь пепел новая жизнь прорастёт.