- Нет, дочь, женщины - они очень добрые всё же. Вот они фанатели по спектаклю музкомедии, пьесу читали, судьбу бедняги Кристиана обсуждали: не было ли это самоубийством... ну, в романтическом смысле, когда "смерти ищет" и "навстречу буре полечу на вороном моём коне"... Не ржать. Вполне законная версия. Я могу обосновать, что она неверная, а ты - нет, ты текст не помнишь.
В таких случаях дочь предпочитает стремительно поверить мне на слово.
- ... так вот, они добрые очень. Они ведь, кажется, ни разу не предположили, что Кристиана мог убить Ле Бре. У которого есть на то мотив и возможность...
И тогда моя добрая девочка, защищая недоумка Ле Бре, говорит прекрасное.
читать дальше
- Мать. - Говорит она категорическим тоном. - Ле Бре не мог убить Кристиана. Потому что он - Резонёр. А Резонёр не может влиять на ход действия.
Это настолько прекрасно, что мне остаётся только восторженно кивнуть. И проворчать напоследок, что особенно прекрасный пример такой неспособности Резонёра мы видим в лице её любимчика, господина Чацкого.
- Ну ма, он же не Резонёр.
- Он гибрид. И вот насколько он там резонёрствует, настолько он и не способен ни черта сделать со своей жизнью. Эту бы энергию, что он тратит на монологи, да к делу приложить. Ведь все данные есть у парня.
- Это да. "Как, с вашим сердцем и умом"...
Но я же не успокоюсь на этом. Мне же доставляет неподдельное удовольствие быть домашним клоуном-резонёром.
Я же с этим ещё к благоверному подкачусь по тихой грусти.
- Нет, в самом деле, дорогой. Если ты допускаешь возможность, что в Треплева стрелял Медведенко, то почему бы не допустить...
- Да кто такой там вообще этот Ле Бре?
- Да фигня он, в сущности. Друг героя. Чтоб было об кого монологи произносить. Его вообще через раз выбрасывают из постановки.
- И какой у него там мотив?
- Два. Один - Кристиан отнимает у него лучшего друга Эркюля, на которого эта дружба дурно влияет.
- Не годится! Мужики так не делают. Гадить Кристиану он будет, это точно. Это целую линию можно выстроить. Но на убийство - не тянет.
- Верю на слово. Ты в бромансе больше моего понимаешь. Второй - составить счастье друга, устранив его удачливого конкурента.
- ... годится. В-принципе, на мотив потянет...
- Ладно. Мне тут дочь выдала однозначный оправдательный вердикт для Ле Бре. Так что для спокойствия проще считать, что стрелял всё же сам Ростан. И максимум, на что был способен Ле Бре - это застукать автора в кустах с мушкетом. Представь...
Милый ухмыляется.
- ... стоит такой над ним и задаёт свой неизбывный занудный вопрос, тот же, что вечно задаёт Бержераку: зачееееем? Ну зачеееем ты это делаешь? Ну это же ужас какой-то, ну зачем оно тебе надо, ну как же так можно себя вести.... Эдмон усы напомаженные топорщит и бормочет ему что-то про "сюжетную необходимость". А тот опять - ну зачеееем?... ну какой смысл-то?.. система-то в чём твоя?
Милый уже откровенно хихикает.
Действительно - смешно.
А Эдмон, говорят, рыдал на груди у толстяка Коклена и малодушно просил у него прощения за грядущий безусловный провал спектакля. И Коклен, у которого на карту было поставлено несколько больше, чем авторское самолюбие, его успокаивал.
А потом, после премьеры, Эдмон писал восторженные посвящения: "Душа его вселилась в вас, Коклен"...
Может, и душа. Может, и вселилась.
Надо ж куда-то податься беспутной душе парижанина, жертве абсурда и нейросифилиса.
Кто его знает...