Вальсингаму, Председателю пира.
(да, со слов Джона Вильсона, он был капитаном корабля)
Здесь выпал снег как чистый белый лист,
его так хочется строкой заполнить,
что я пишу, без цели, просто так,
Вам, Вальсингам, в чумной и грязный Лондон.
Не получить вам этого письма.
Здесь выпал снег, и белый стих слепит
отвыкший глаз, и пальцам не даётся.
Всё хочется то рифму подобрать,
то изломать строку капризным вскриком.
Мы здесь отвыкли говорить как вы,
единым ритмом отмеряя слово,
мы спотыкаемся.
Зато у нас
давно известно, как лечить чуму.
Чума здесь – только слово, капитан.
Фигура речи, нужная затем,
чтоб, хрипотцой смущая юных дев,
слагать стихи про мрачный бездны край
и упоенье боя… капитан,
я вовсе не хотела вас обидеть.
Представьте, сифилис здесь тоже лечат.
Как славно, правда? Можно согрешить
и не бояться неопрятной смерти.
Здесь выпал снег. Вполне уместный в марте.
Проказница-зима уйти не хочет,
не потрепав нам напоследок нервы.
На этой нервной почве, капитан,
Здесь как-то часто все припоминают
ваш пир. Его склоняют так и сяк.
С ним сравнивают всё, что подвернётся.
И выглядит всё это так, как будто
здесь по чуме скучают, Вальсингам.
Здесь выпал снег и сырость норовит,
забраться в душу, как в пустой подвал,
чтоб пережить там будущее лето.
Здесь всё благополучно, капитан,
хоть до сих пор пираты иногда
встречаются в морях. И до сих пор
тесна земля, непредсказуем климат,
жизнь беззащитна под холодным небом.
И как бы ни был весел жар пиров,
по-прежнему дома у нас печальны.
Я помню, как вы пели, капитан.
Здесь выпал снег. Прочтите - и забудьте.