Ночь. Половина луны освещает неверным светом розовый сад под балконом.
Автор грызёт авторучку, прихлёбывает кефир.
Автору десять лет. Он невольно послушен законам,
По которым розы, балкон и луна непреложно обязаны в тексте быть,
Законам, по правде-то говоря, формирующим этот мир.
«Ах, Адель, - пишет он (и розы в саду, и так высока звезда), - ах, Адель, я больше к вам не приду. Никогда, Адель. Никогда».
«Ночь. Разбухший пупырь луны уродует задницу неба».
Автор, глотая кофе, зло удаляет файл. Автор так бесконечно стар, ему целых двадцать лет. Он не выспался и устал. Но, чёрт возьми, он же профи. Он точно допилит этот роман. Ну, вот хотя бы эту главу. Он всем говорит, что курит траву совершенно особого свойства и его нечеловечески прёт. Его и грипп не берёт и вообще у него организм совершенно другого устройства.
«Нет, Адель, - пишет он, - вам нельзя со мной. Я псих, я совсем больной. Особенно – этой весной».
Вечер. Лампа и плед.
Автору тридцать лет.
Он ирончно-небрежен, но
иногда он не любит смотреть в окно,
и выходить за дверь.
Он давно окончил список потерь и перешёл к тому, что нашёл. У него собственный письменный стол, у него есть план и сюжет, он умеет держать ответ и принимать удар. Он не настолько стар, чтобы сдаться и перестать.
Он уверенно держит в руках эту жизнь, а если рука иногда дрожит:
- Адель, - говорит он, - давай, помогу морковь покрошить в рагу. Может, хоть так отвлекусь.